С т у д и я   л и ч н о г о   р а з в и т и я
И з р а и л ь :: Х а й ф а

Ева Весельницкая. История болезни. Пространство Традиции

 

* * *

- Уважаемая госпожа София! Неужели у меня никаких шансов привлечь к себе ваше благосклонное внимание.

- Вы не видели?.. - Я во время спохватилась. Ну меня и занесло.

 

Я не могу сказать, что я старалась не вспоминать о своем детстве и юности, я не могу сказать, что запретила себе вспоминать о Якове. Я просто об этом не помнила. Все, что встало только что у меня перед глазами и в душе, конечно же, была моя история, вернее, история Сони, но видит Бог, я совершенно не понимала, почему все это всплыло именно сейчас и какое отношение события тех давних времен имели ко мне сегодняшней. Поживем - увидим.

Господин, который с легким недоумением уже, должно быть, довольно давно стоял передо мной, тоже был завсегдатаем этого места, но относился совсем к другой породе игроков, чем я, и уж, конечно же, никаким образом не походил на Ивана.

Это был "барин". Не аристократ со сдержанными манерами, не нуждающийся в утверждении своего достоинства и права на привилегии, а именно "барин". Шумный, назойливый, высокомерный к обслуге, очень внимательный к положению и статусу собеседника. Небрежный. Весь настроение и снисходительность с теми, кто, очевидно, был беднее, скромнее и слабее. Само обаяние и душа в компании с равными; сдержанный и избегающий каких-либо дел и отношений с теми, кто мог оказаться "круче". А уж таких, как Иван, он не просто игнорировал, а обходил за версту, никогда не играя с ними за одним столом. Он даже со мной общался только тогда, когда Ивана не было поблизости.

Чем я заслужила его особое расположение?

 

* * *

Однажды он, по своему обыкновению играя очень крупно, проигрывал последнее, оглашая весь игровой зал сообщениями о том, что он думает о рулетке, ее изобретателе, дилере, хозяине казино и всех игроках в придачу, которые молчат как бараны, хотя любому более или менее соображающему в игре человеку должно быть совершенно ясно, что это никакое не приличное казино, а самый настоящий катран, где порядочному человеку не только играть, находиться - оскорбление. Вертя в пальцах последнюю стодолларовую фишку, он продолжал шуметь, но его замешательство вдруг стало мне совершенно очевидно. Растерянность, промелькнувшая во взгляде, и какие-то неорганичные суетные движения могли быть свидетельством только одного - барин проигрывал больше, чем мог себе позволить. Почему-то чувствуя себя вправе это сделать, я, нарушая все правила, влезла в его монолог:

- Один мой знакомый каратэк говаривал: не знаешь, что делать, делай шаг вперед.

Он вскинулся, как породистая лошадь от хлыста.

- Если вы такая умная, мадам, то, может быть, вы знаете, куда мне ставить? - Его голос сорвался на крик, игроки от других столов оборачивались в предвкушении неожиданного развлечения. Ох, и прав же был мой отец когда-то: "Ума палата, у тебя, Соня, и язык без костей".

Краем глаза я увидела, как у дверей напряглись и подобрались охранники, у барной стойки, как по команде, а в действительности, несомненно, по команде, поднялись со своих мест "мальчики" Ивана, встревоженный пит-босс устремился к нашему столу. На меня накатило полное безразличие и какая-то заторможенность. Время растянулось, вмещая минуты в мгновенья, краски смазались, голоса звучали как в старом, уставшем и заезженном ленточном магнитофоне. В пространстве возник тот самый каратэк, которого я так некстати вспомнила:

 

- Я же предлагал тебе делать, а не рассказывать о делании. В настоящем бою ты была бы уже мертва, дорогая.

 

Барин все еще ждал моего ответа, для всех остальных прошло лишь несколько секунд.

- Конечно. Ставьте на день рождения своей матери.

- Последние ставки, господа. Ставок… - он резко бросил фишку на двадцать три… - больше нет.

Странно, что я никогда не интересовалась, как долго крутится шарик, запущенный дилером, после твердого "Ставок больше нет". Если справедливо, что вечность бесконечна, то и несколько секунд чем не вечность. Все произошло совершенно банально - шарик в полном соответствии с физическими законами начал тормозить, запрыгал по колесу и теперь уже в полном соответствии с законом подлости вкатился в ячейку с цифрой 27, вселяя надежду в одних, даря разочарование другим, перекатился в ячейку номер восемь, замер на мгновение, на последнем издыхании еще раз подскочил и лениво и нехотя наконец остановился.

- Двадцать три, красное, нечетное.

Можно я не буду цитировать восхищенные и удивленные возгласы тех, кто все это видел? А уж тем более дословно пересказывать содержание победного вопля барина и все, что говорил мне Иван, неизвестно откуда взявшийся за спиной и теперь быстро уводивший меня из-за стола, где я продолжала стоять, как ни в чем не бывало, совершенно не имея чем оценить масштаб и необыкновенность только что произошедшего.

 

- А я тебя всегда за нормального человека держал. Ты, что выпила лишку? Или у тебя "критические дни"? - Иван, потный, злой, налил мне и себе по внушительной дозе, залпом, забыв все свои манеры, выпил, не замечая, что я даже не притронулась к бокалу, сразу же налил себе еще и таким же глотком выпил. Открыл рот, чтобы что-то сказать, но, видимо не найдя цензурных выражений, способных передать все, что он думает обо мне и всем женском роде в целом, молча пошевелил губами и только безнадежно махнул рукой.

- Твое счастье, Сонечка, что ты баба, да и люблю я тебя.

 

Барин возник перед нашим столиком вопреки всем своим правилам, но старательно не обращая внимания на Ивана.

- Мадам, откуда вам известен день рождения моей матушки? Откуда вы знали, что выпадет двадцать три?

То, что я позволила себе ляпнуть в ответ, можно объяснить только сильнейшим стрессом или той причиной, которую столь "деликатно" предположил Иван.

- А откуда я знала, что вам сегодня проиграться что умереть?

А ведь и действительно, откуда? Как там принято диагностировать такие, извините за выражение, "прозрения"? Неконтролируемый прорыв информации из подсознания или сверхсознания - какая разница, все равно никто толком не понимает о чем речь - в сознание. Да, дорогая, выздоравливать надо постепенно. Нагрузки дозировать. Режим соблюдать, а то тебя, выздоровевшую, как раз лечить-то и начнут.

Барин рухнул на свободный стул. Он смотрел на меня с недоумением африканского пигмея, наткнувшегося на самолет у околицы родной деревни. Иван куда-то незаметно испарился, видимо удовлетворенный спокойным развитием беседы. Только его "мальчики" продолжали деликатно маячить на горизонте, старательно выполняя приказ хозяина. Барин, кажется, полностью взял себя в руки. Он поднялся и, склонив голову в изысканном полупоклоне, порода есть порода, не сказал, а именно произнес:

- Мадам, так как обстоятельства свели нас прежде, чем я имел честь быть вам представленным, то позвольте загладить эту неловкость. Тем более что в силу случая мне известно ваше прелестное имя. - Он выдержал небольшую паузу. - Позвольте представиться.

На меня, несомненно, накатывал примитивный дамский нерв. "Вот будет класс, если он сейчас произнесет что-нибудь вроде поручик Голицын или князь такой-то", - промелькнуло в моей совершенно одуревшей голове. Но лицо само уже натягивало благосклонную, никак иначе, улыбку, и рука, протянутая мной, была не чем иным, как рукой, протянутой для поцелуя.

- Евгений Петрович, русский одессит с немецким гражданством, временно проживающий в этом благословенном граде, - с несколько излишней торжественностью произнес мой собеседник и склонился к протянутой руке и, что самое удивительное, не обозначил светский поцелуй, а действительно нежно поцеловал протянутую руку неожиданно мягкими и теплыми губами. Чтобы он ни говорил и как бы себя ни вел, он был благодарен за свою так неожиданно и невероятно спасенную репутацию.

Как прикажете реагировать на такое?

- Госпожа София, - это был лучший вариант, который первым пришел мне в голову. И я еще раз "милостиво" улыбнулась.

Так вот, дамы и господа, именно этот немецко-подданный, которому я обязана тем, что слухи о моем "ясновидении" широко распространились по игорным домам, как я совсем недавно имела неудовольствие узнать, не только нашего города, стоял передо мной как воплощенная любезность и с вежливым недоумением ждал продолжения. А чего, собственно, недоумевать? Сам же легенду распространял, сам за моей спиной о моих чудесных способностях всем по секрету рассказывал. Ну, вот и терпи. Может, у меня очередное видение? Тем более что так оно и есть.

- Не обратили ли вы внимание на вон того импозантного господина, который сейчас подошел к покерному столу, дорогой Евгений Петрович? - тон светский, безразличный, нога на ногу, спина прямая, рука небрежно вертит бокал с водой, взгляд, надеюсь, достаточно пустой и незаинтересованный.

- Ах, этот. Острый у вас, уважаемая, глаз. Он появился недавно, вы в это время очередной раз куда-то загадочно исчезли.

Все мои попытки сообщить прямо или косвенно всем, кого это интересовало, что мое довольно длительное отсутствие в казино объясняется банальными командировками, каждый раз воспринималось с немалой долей недоверия.

- Он не похож на неопытного игрока.

- А кто сказал, что он неопытный игрок? Сам он говорит, что решил сменить казино. Мы называем его между собой "артист".

- Неужели много "выступает", с первого взгляда впечатление совсем иное.

- Да нет. Очень уж артистично играет. Я тут понаблюдал за ним немного. Если позволите… - Евгений Петрович присел за мой столик. Боявшиеся его как огня девочки-официантки материализовались буквально из ниоткуда. Вкусы моего собеседника были известны всем. Рюмка холодной водки, бутерброд с икрой, естественно черной, и обязательный стакан ледяной воды, все это мгновенно появилось на столике перед ним. "Вот это да, - подумала я. - А барин-то посплетничать решил. Ой, не спроста это!"

- Так вот, заинтересовавший вас господин появился здесь недели две назад. Как положено, сначала принюхивался, ситуацию пощупал. Мальчики с ним все время рядом… Нет, не то, что вы подумали, - скосил он презрительный взгляд на охранников, которые, исполняя никогда не отменявшийся приказ Ивана, профессионально паслись неподалеку. - Мальчики из теперешних. Играют уверенно, выигрывают с достоинством, проигрывают спокойно, но как-то все равно чувствуется, что они не сами по себе, а при нем. Выигрыши-проигрыши на его посещениях не сказываются. И еще, я совершенно случайно узнал, он иногда просиживает за покером сутки и более. Говорит, что он так отдыхает.

Евгений Петрович все журчал и журчал, перескочив как-то с интересующей меня темы на воспоминания о своих игроцких подвигах, рисуясь слегка своими знаниями, знакомствами и победами. Да, какие могут быть претензии к стареющему ловеласу? - журчит и журчит, даже мило как-то. Не часто встретишь человека, умеющего говорить так живо и сочно. Да и отвечать ему не надо, так, кивнуть раз другой да глазками живой интерес и восхищение изобразить. Пусть себе покрасуется. Не это сейчас главное.

 

Артист, некоторое время сидевший за столом один, вот кто притягивал меня и манил. Я не могла избавиться от ощущения, что за столом никого нет, этот человек был пуст и прозрачен. Казалось, на какие-то мгновения эта прозрачная пустота сгущается, и он ставит фишки, берет карты, даже как-то реагирует на удачный или неудачный расклад, что-то говорит дилеру. Но это какие-то краткие мгновения, подобные вдруг ниоткуда возникающим завихрениям и бурунам на фоне неколебимо спокойной морской глади, а точнее, на краткий миг возникающим и исчезающим в бесконечности чистого неба облакам.

В какое-то упущенное мной мгновение рядом с ним возник неожиданно дружелюбный и даже какой-то уважительный Иван, который приветствовал Артиста со всеми ритуалами своего мира, предназначенными для "своих" и уважаемых. И по плечу почтительно похлопал, и шуточки про выигрыши-проигрыши все необходимые выдал, и на мальчиков скосился, чтобы отодвинулись и не душили. Артист ответил на все эти танцы неожиданно сильным мужским рукопожатием и как-то вдруг уплотнился, возник и так и остался, с видимым удовольствием принимая участие в спектакле под названием "дружеская встреча двух уважаемых мужчин". А когда Иван, откровенно никогда не любивший покер в том варианте, которое предлагало казино, за его какую-то пассивность и почти невозможность повлиять на ситуацию, вдруг уселся играть рядом, я совершенно неконтролируемо напряглась, предчувствуя нечто неотвратимое и не бывалое.

 

- Лучшее, что вы можете в этой ситуации сделать, - это сидеть тихо и смотреть. - Я еще успела удивиться тому, откуда рядом со мной вместо Евгения Петровича оказался тот, кто совсем недавно на моих глазах преподнес неожиданный урок самому демону игры, симпатичный незнакомец, "мое испанское приключение", но в следующий момент уже не осталось времени ни для удивления, ни для слов.

 

Я не знала этого места, по всем приметам - это мог быть VIP-зал какого очень дорогого, но неизвестного мне казино. Зал совершенно необычной архитектуры: в форме правильного шестиугольника, низко опущенная лампа, освещающая только классическое, зеленое сукно единственного стоявшего в центре зала игрового стола и руки игроков, попадающие в этот круг света, сами же игроки кажутся темными размытыми силуэтами.

На каждой из этих шести граней-стен освященный с четырех сторон квадрат, в каждом из которых живет своей жизнью закручивающееся в воронку пространство, и каждое из них восхитительно неповторимого цвета, своей глубины и скорости движения вместе создают ощущение абсолютной гармонии всего пространства. Я не сразу понимаю, что в действительности - это написанные какими-то необычными красками картины, а весь потрясающий эффект - это необычная техника, безупречное чувство цвета и талантливо подобранное освещение. Но это совсем не важно, потому что эффект живущих своей жизнью миров абсолютно реален.

- А и ты тут, - обратился один из игроков, в котором я по голосу узнала Артиста, к моему собеседнику. - Все наблюдаешь. Пора бы и тебе присоединиться.

- Благодарю. Но я никуда не спешу.

- Ну, что, господа, начнем?

- Да, мы, по-моему, никогда и не прерывались.

Раздался какой-то странный и неожиданный звук, и грубая, тяжелая, со знакомым перстнем рука выбросила на стол игральные кости.

- Знай наших. Одиннадцать.

- А ты все выиграть хочешь, и как тебе не надоест. Каре тузов, - веером легли на стол карты, только блеснула голубым сиянием на изломе бриллиантовая запонка в белоснежном манжете.

- Не заноситесь, господа, вам шах. - Короткопалая, маленькая, с не очень чистыми ногтями, почти детская рука со стуком, скорее присущим залихватской игре в домино, передвинула фигуру на неизвестно откуда взявшейся шахматной доске.

- Что происходит, - наклонилась я к молодому человеку, невозмутимо курившему посреди всей этой фантасмагории. Я хваталась за его невозмутимость, как за соломинку.

- Пока не знаю, может, дуэль, а может, так, побеседовать решили. Я же сказал вам - молчать и смотреть - это лучшее, что вы можете сделать.

- Ну, ладно, я, мне терять нечего, давно с этим сукиным сыном связался, мне только на Бога уповать, на милость его, мне дороги обратной нет, - разве могла я не узнать рык Ивана и его напор, в котором горючей смесью слышался каприз избалованного дитяти и уверенность привыкшего к власти хозяина, - Но ты, Вадимыч, ты же - художник, ты миры творишь, людей любишь, тебе это зачем: игра, азарт, риск? Тебе-то что глушить, от чего прятаться?

- Опять ты, Иван, за свое, - тот, кого я называла про себя Артистом, а Иван назвал Вадимычем, неспешно тасовал карты и говорил так же неспешно, голосом глубоким и тихим, но низкая гармоничная вибрация, вызывающая в памяти ровное гудение колокола, делала каждое его слово не только ясно слышным, но и проникающим не через уши, а через тело, куда-то глубоко и навсегда. - Сколько раз говорили: я ни отчего не прячусь и ничего не глушу. Я играю, Иван, просто играю, помнишь, как в детстве с цветными стеклышками играли для удовольствия, для красоты.

- Где ты тут красоту нашел? Мерзость все это и грех.

- Да, брось ты, Иван, сам себе пугать, - скрипучий, подхихикивающий и одновременно елейный голос Демона был почти миролюбив, он даже попытался успокаивающе похлопать своей ручкой Ивана по запястью, но тот отдернул ладонь из круга света с такой скоростью, как будто к нему пыталась прикоснуться змея. - Что ты злишься, все у тебя хорошо. Денег, сам не знаешь сколько, дела идут, жив, здоров, женщины какие хочешь, только мигни. - И Демон опять неприятно, с каким-то дребезжанием захихикал.

 

- Я всегда говорил, что играть может только свободный человек. - Мой собеседник наклонился почти к самому моему уху, знакомый, навеявший приятное, но такое неуместное сейчас воспоминание чуть терпкий запах модного мужского парфюма вернул меня в происходящее. - Такие, как ваш любезный Иван, и приводят к тому, что игра выглядит в глазах общества занятием недостойным и даже опасным.

- Что ты меня моей удачей попрекаешь. Я за все заплатил! - казалось, Иван сдерживается из последних сил.

- За все ли?

- Чего тебе еще? Смерти моей хочешь?

Мерзкое хихикание прервал совершенно бесстрастный голос третьего участника этой фантасмагирии.

- Стрейт-флеш, господа.

- Двенадцать! - победно рявкнул Иван, еще раз бросая кости.

- Извините, но вам опять шах.

- Да у вас всегда шах, - неожиданно с усмешкой в голосе произнес Вадимыч. - Сколько помню, вам никогда не удавалось объявить кому-нибудь мат.

- Ты что, какой мат. Ты знаешь, что такое его мат? - Рука Ивана как-то странно взметнулась, то попадая в светлый, круг, то исчезая. Я с трудом поняла, скорее догадалась, что он истово перекрестился.

- Ты, что же, боишься его? - голос был ровен и бесстрастен.

- А ты, значит, смерти не боишься?

- Я не боюсь. При жизни смерти бояться - при жизни и умереть. В живом должна жизнь жить, а впустил в себя смерть, считай, умер.

- Так, что же, вам и умереть будет не жаль?

- Может быть, и жаль. Но если я знаю, что солнце вечером зайдет, так мне что прикажете с утра об этом горевать. Нет уж, увольте. Я намерен радоваться ему сполна, с первого луча до последнего. А потому не в вашей власти мне мат поставить. Не вы мою игру начинали, не вам и завершать.

Рука Ивана нервно шарила по столу. Бокал привычный ищет, сообразила я, не нашел, и, грохнув кулаком по столу и на удивление тихо выругавшись, он вдруг резко поднялся, опрокинув тяжеленный стул, шагнул к одной из картин, за которой оказалась дверь, и вышел.

- Каждый раз надеюсь, посидим, как приличные люди, поговорим достойно, и каждый раз одно и то же, - сокрушенно проскрипел Демон. - Не любит он меня, да и вас, уважаемый, только терпит, - завздыхал он по-стариковски.

- Какое это имеет значение. Игра не зависит от наших отношений. Она идет и идет, с чем в нее войдешь, то и получишь. Не приписывайте себе чужих заслуг. Вы тут только служитель ее, а отнюдь не хозяин.

- Флеш-рояль в пиках. - На стол легла вожделенная для любого игрока в покер, почти не бывалая высшая комбинация. Пять карт от туза к десятке одной масти. В этот раз пиковой.

- Поздравляю. - Демон выдержал артистическую паузу, но голос его все же предательски дрогнул. - Шах и мат.

 

Мы остались одни. Я с надеждой смотрела на все так же невозмутимо курившего молодого человека.

- Ну, что же, будем наконец знакомы, Дмитрий. - Он чуть приподнялся и слегка наклонил голову, небрежно обозначив положенный для воспитанного человека ритуал знакомства. - Вы жаждете объяснений? - Улыбка, насмешливая и самоуверенная, пробежала по его лицу и исчезла в уголках губ.

- Я, понимаете ли, совершенно согласен с уважаемым Вадимычем, что никакая игра не стоит жизни, но совершенно не согласен, что имеет хоть какой-то смысл просто играть из любви к искусству. А потому не вижу никакой надобности входить в нее и быть там или жить. Да и вообще я не разделяю их романтического взгляда на то, что игра существует сама по себе, независимо от наличия или отсутствия игроков. Как возможность, да, но как отдельно и самостоятельно существующая реальность? Недоказуемо. Реальность игры - это процесс взаимодействия всех ее участников. Нет хоть одного из компонентов, нет игры.

- Но что же получается, - я, кажется, начала приходить в себя, - если вы не играете, то игры в этот момент не существует?

- Конечно, для меня не существует.

- Но для других, для тех, кто играет?

- Это их игра, но никаким образом не моя.

Я уже пытался однажды объяснить вам свою позицию. Я смотрю на игру, как на род деятельности, профессию, в конце концов, способ зарабатывания денег. Что вас так удивляет? - опередил он мой вопрос, мгновенно реагируя на изумление, которое несомненно отразилось у меня на лице. - И прекрасный, я вам скажу, дорогая Сонечка, способ, не хуже многих других.

Он был убедителен, умен и в его рассуждениях, несомненно, присутствовала здравость ума и логика, но ни то ни другое мне не подходило. Я была согласна с Вадимычем всей душой, всем опытом своим, хотя, конечно же, ничего не смогла бы доказать, попытайся я это сделать, этому очень приятному, по-мужски привлекательному, но все же совершенно чужому для меня в своем образе мыслей человеку.

 

Между тем так заинтересовавший меня господин поднялся из-за покерного стола навстречу молодому человеку, который только что вошел в игровой зал и остановился в дверях, неуверенно оглядываясь вокруг, как оглядываются люди, впервые попавшие в незнакомое, но интересное место. И был тот господин, к моему великому удивлению, похож не на игрока, который оторвался от игры по каким-то своим надобностям, а на посетителя тренажерного зала, пару часов с удовольствием тягавшего "железо", а теперь с не меньшим удовольствием направлявшегося в бар. И он действительно, приобняв своего молодого гостя, направился к ресторану, который заслуженно славился разнообразной и изысканной кухней и вышколенной прислугой.

- Ты очень во время, - услышала я его голос, когда они проходили мимо столика, за которым продолжали сидеть мы с Евгением Петровичем. - Самое время перекусить. Заодно и поговорим.

 

* * *

Евгений Петрович попытался что-то сказать, но, увидев мое совершенно отрешенное лицо, с молчаливым поклоном отошел. И почти сразу по залу разнесся его громкий и раздраженный голос. Все шло своим чередом.

"Да, поиграть сегодня, как видно не придется". Я вышла в холл, где постепенно собиралась публика, пришедшая на концерт. Концертный зал при казино становился все более популярным местом и жил своей отдельной жизнью, иногда пересекаясь с жизнью зала игрового. Когда в праздничные дни и дни больших розыгрышей хозяева заведения, люди несомненно умные и дальновидные, устраивали для игроков "халявные" развлечения, потакая человеческим слабостям и раскидывая в концертном зале роскошные столы с бесплатным угощением и бесплатными же музыкантами. Вот, когда действительно начинался спектакль.

 

* * *

Они всегда затягивали начало таких мероприятий. Толпа в холле густела, шумела и подбиралась поближе к дверям, чтобы оказаться среди первых, и, толкая друг друга локтями, не жалея ни своих, ни чужих "версачи", "хьюго боссов" и "армани", жаждала добраться до столов, заваленных красивой и вкусной едой, чтобы уже через несколько минут превратить это роскошество в поле битвы. В зрелище того, как, навалив на одну тарелку мясные закуски, заливную осетрину, какие-нибудь изысканные, только что бывшие художественным произведением салатики и прикрыв все это великолепие ложкой икры и ананасом, серьезный господин, который, видит бог, вряд ли когда-нибудь признает, находясь в здравом уме и твердой памяти, что он, сытый и респектабельный, способен ради этой кучи снеди толкнуть даму, наступить на ногу не менее солидному господину и пренебречь всем, чему учила мама и жизнь, выныривал из этого варева, лавируя между плотно поставленными столиками, совершенно счастливый, как был счастлив его давний предок, с победным рычанием притаскивавший в пещеру кусок честно добытого мамонта, было нечто раблезинское.

Это зрелище, которое я была вынуждена несколько раз наблюдать, всегда вызывало во мне затейливую смесь чувств, как будто я нечаянно подглядела что-то запретное, для чужого глаза не предназначенное и вместе с тем смущающе-интересное. Оно нравилось мне своей неприкрытостью, подлинностью и казалось весьма живописным. Я веселилась, глядя на это, как веселись, наверное, в Средневековье, наблюдая на площадях за выступлением кукольников и циркачей, пока однажды не увидела Ивана, который сидел один за столиком в дальнем углу на возвышении и, как всегда грея в огромной ручище бокал любимого размера с любимым же напитком, наблюдал ту же картину, что и я. Я осторожно приблизилась, долго стояла позади него, уверенная, что он меня не заметил.

- Видела, как из людей скотов делают? - вдруг прохрипел он. - А ты все по образу и подобию, по образу и подобию.

- Сонечка, проснись, по чьему образу? По чьему подобию? Да у нас за такое… - это было так сильно, так неожиданно серьезно, как отодвинувшаяся внезапно заслонка в адской печи, за которой мрак и темный пламень. Я замерла, боясь не то что словом, движением нарушить хрупкое равновесие, на котором уже с трудом балансировал этот страшный и неординарный человек.

В тот раз он почти силой бесцеремонно уволок меня из зала, хрипя что-то неразборчиво угрожающее, крестясь и проклиная, продолжая решать какую-то мучительную задачу, по всей вероятности давно и неотступно жившую в нем. Я сдала его с рук на руки "мальчикам", и он как-то на удивление покорно пошел к дверям, деликатно направляемый своим эскортом. Но на самом пороге остановился, тяжелый, страшный, как подраненный медведь, и такой же, как медведь, непредсказуемый:

- Он кровь свою в вино превратил, чтобы нас напоить, а мы вино свое в чужую кровь превращаем… А ты говоришь: по образу и подобию.

 

Он нас создавал, а мы его. Он нас из огня и света, а мы его из суеты и невнятицы; он нас из любви, а мы его из страха. И живут в нас два разных мира, отгороженные стеной, и не знают друг о друге. И мы то веселы и счастливы, то в горе и печали, то стыдно нам вдруг неведомо чего, то горько, то как по реке тихой плывем, то омут закружит, то летим куда-то, то стылость болотная одолевает. И называем мы все это жизнью своей, и душой своей, и чувствами, и памятью. И часто так в неведении и уходим.

Но случается, то ли стена тонка, то ли сила велика, и происходит катаклизм, в сравнении с которым, что те цунами, что землетрясения. И рушится стена, трещит под напором рвущихся друг к другу творца и творения, и сверкают зарницы, и высекаются молнии, и то свет возобладает, то тьма и хаос, то огнем полыхнет, то льдом скует до полной недвижимости. И мечется человек, как раненый зверь, и тянет его к огню и свету, и страшится он, и жаждет. И сеет вокруг себя то страх и боль, то любовь и молитву.

Но уж если пройдет этот ад, и не сгорит в огне, и не ослепнет от света, то обретет бессмертие, ибо не умрет, пока будет жив.

 

Все это разом промелькнуло у меня в голове, пока я смотрела, как он идет сквозь сверкающий огнями и стеклом холл, бесчисленное количество раз отражаясь в огромных зеркалах, окруженный своей охраной, как черными ангелами. Не то на казнь, не то на крест.

 

- Шах и мат, господа, шах и мат, - дребезжащее хихикание было едва различимо в гуле жрущей, звенящей ножами и вилками, крикливой и самодовольной толпы.

 

После того случая я никогда больше не ходила на такие мероприятия. Я не совсем была согласна с Иваном, но веселиться, глядя на этот бесплатный цирк, мне расхотелось. Да и с Иваном я после этого некоторое время старалась не пересекаться.

 

* * *

 

<<< вернуться     дальше >>>

Переходы:

• Пространство Традиции
• Мастер Ева Весельницкая