С т у д и я   л и ч н о г о   р а з в и т и я
И з р а и л ь :: Х а й ф а

Письма Катарины Грофф
Таисий Черный

Магия - это теория переноса кармической
информации вдоль вектора времени.
Из лекций по магии С.Дэя. Киев. 1993г.

Каждый человек - это прежде всего
поле битвы, и особенно тот человек,
который находится на пороге выбора.
Из бесед с гроссмейстером Бореллиусом

А потом вдруг повалил снег.. Впрочем, наверное, нет, снег был сперва, а свет потух уже после. Просто я заметила его, когда свет потух. Странный снег в сентябре, и не где-нибудь в Якутии, а у меня, в Тверской губернии. Представляешь, я утром дверь не могла открыть?.. А тогда мне стало не по себе. Сам понимаешь, три дня, как не стало мамы, отец в жутком состоянии в сумасшедшем доме.

Когда пошел снег, я поняла, что он умер, и мне стало и страшно и хорошо. Представляешь? Я выла как белуга, носясь из угла в угол и одновременно неистово радуясь, что успела его простить. А когда пропало электричество, весь мир как будто сжался, или это просто мою избу вырвало из мира и она повисла где-то в космосе одна-оденешенька. Тишина, даже мысли куда-то девались, и мозг стало затапливать отчаяние. Я, правда, выла, как побитая брошеная собака, у которой осталась единственная подруга Луна, да и ту пытаются отобрать бесцеремонные тучи. И тут в голове вспыхнула мысль :" Огарочки!" Конечно, у меня осталось несколько огарочков в разных комнатах и в сенях. Я нашла один, зажгла и стало легче. Но это было минут десять, а потом огарочек утонул в лужице расплавленного парафина. И опять темнота, опять отчаяние. Я долго искала другой огарочек, потом третий и в общем так прошла вся ночь, пока изба не стала наполняться пепельным светом. Я, и все, что было в доме, все мы стали похожи на персонажей из какого-то черно-белого фильма, но все-таки стало легче, значительно легче. Именно тогда я попыталась открыть дверь и не смогла. Я плакала и молилась, опять плакала, двигая дверь плечом, пока не образовалась щель шириной в ладонь. Снегу было, наверное, по пояс и я пыталась хоть немного отбросать его палкой, затем рукой.
Через часа два я выбралась и пошла на стареньких лыжах (Бог знает как они сохранились еще с моего детства) вдоль столбов, чтобы отыскать оборванные провода. Нужно ли говорить, что отрезан был практически один мой дом, провода валялись перекушенные словно бы чем-то острым. Да и снегу, мне кажется, было больше всего именно возле моей двери...

Ну, это уже в прошлом, я, наверное, утомила тебя своими переживаниями, да и не это главное. Когда ты приехал, мы много говорили о выборе, о том, что по сути дела не существует разнообразия людских проблем, потому как корнем является лишь одна из них - это проблема Выбора. Да, это было самое трудное, но ты знаешь, когда я его сделала, мне стало еще труднее. Весь мир взорвался, а может это и не мир, а кто-то еще, для кого я представляю интерес именно в раздавленном состоянии, может, это он в меня вцепился? Во всяком случае, у меня были друзья, и у меня было дерево, которое помогало мне сбросить накопленную дрянь.

В тот день, когда я простила отца, я пришла к моему дереву и увидела такое, от чего просто упала на колени и долго плакала, обхватив серый пахучий ствол руками. Представляешь, кто-то содрал с моей любимой подруги кору! Я даже не знаю, как он это сделал, ибо кора была содрана от самой верхушки и до основания. Слава Богу, не вся, примерно треть или четверть, и возможно, мне удастся ее подлечить. Но тогда!.. Господи, кому это понадобилось? Знаешь, моя пихта плакала от боли, и даже пес почувствовал это, он сидел и поскуливал рядом с ней.

** ** ** **

Я отложил письмо и задумался. Я вспомнил нашу первую встречу, которая была странной, как всякая подобная встреча, замешанная на мистике отношений. Я не хотел никого принимать, я валился с ног, поскольку в этом городе я читал по три пары к ряду, однако, ей почему-то не смог отказать, в последний момент язык заклинило, и я вместо отказа ответил - "ладно".

Мы сидели на кухне, в которой не было ни одного окна и дым ее сигареты постепенно наполнял все огромное пространство под потолком, понемногу протискиваясь в отдушину. После долгой беседы, я стал понимать, что начинаю выигрывать, и это был первый случай, когда я не очень-то этому радовался. Предстояла большая битва, ибо ЭТО вцепилось в нее основательно и так просто оно еще никого не отпускало.

- У тебя все получится,- сказал я,- только будь твердой и не изменяй себе...Что-то в этот момент щелкнуло во мне и я добавил:
-... Катарина. Она посмотрела через дым как-то несобранно и спросила:
- Откуда ты знаешь, что я родилась в день святой Катарины?
Я этого не знал. Я опять вспомнил Гамбург. Прошло больше трех веков, а она почти такая же.. Только не так сильна, как была тогда. Как трудно было ее одолеть, и как легко она могла уничтожить целую деревню, отвоевывая для себя лес и гору...

Она ушла от меня на подъеме, она поверила, что сможет подняться и все стерпеть, что сможет простить тех, кто
целенаправленно и хладнокровно уничтожал, втаптывал, размазывал.. Тогда она поверила в себя и, видимо, стала опасной для другого, темного мира, который вцепился в нее не на шутку, пустив когти под самое сердце.
Ее "предупредили". Когда она возвращалась домой, ее попросту избили, бросили на морозе, отобрав сумочку и
опустошив карманы. Я затаил дыхание. Вот сейчас она сломается и скажет:" Где же был твой Бог?" Однако, этого не произошло, она встала, молча вытерла слезы и двинулась дальше. У нее получалось, она шла медленно и упрямо. Мне было интересно, я помнил ее и точно знал зачем мы встретились. Чего я боялся в тот период больше всего? Да почему именно в тот период? Вообще чаще всего, внутренне боюсь одного и того же. Я долго не мог толком объяснить чего именно, и вот как-то судьба меня столкнула совсем с другой женщиной.

В какой-то момент, обессилев, я сел и закрыл лицо руками, а та другая стояла надо мной и говорила:
- Я расскажу тебе притчу, только ты не обижайся, хорошо? Один человек точно знал что хорошо, а что плохо. Он ходил и устраивал всем их дела, и вот однажды он проходил мимо болота и увидел, что кто-то там хлюпает. Жалость взяла человека и он проложил к тонущему гать, а затем стал тянуть его к себе. В конце концов, он истратил все свои силы и выпачкал всю одежду так, что она уже была ни на что не пригодна, а когда все же выволок это существо на сухое место, он возликовал над своей победой. А существо, как ты думаешь, что сказало?
- Не знаю.
- Зачем ты меня вытащил? Ведь я там живу. Смешно?
- Очень.

С тех пор я стал обходить "болота" стороной. Я понял, что как в природе, так и среди людей, болота - это
особый мир, в который лучше не лезть. Я немного побаивался "болота", и в этот раз, я почему-то был все время
уверен, что она сломается, что остановится на полпути, и тогда все, что я смогу сделать - это собрать кучку пепла, который останется кому-то на память или в назидание. Однако, она не только не сломалась, но смогла преодолеть тяжелейшее испытание о котором она написала, совершенно ничего не подозревая, некоторое время спустя:
"..Вот прошло уже некоторое время с тех пор, когда я пошла вперед, ведомая силой Мира и твоими советами. Я
по-прежнему слепа и мне очень требуется твоя поддержка, оттого и пишу тебе сейчас. Собственно, в этот раз мне нужен не столько совет, сколько оценка того, что я сделала.

У меня есть Оля. Замечательное существо, совсем тинэйнджер, с удивительно тонкой живой душой. С детства летает во снах, хотя и на яву с ней происходит тоже немало странного. То вдруг люстра начинает со свистом вращаться, то кто-то по ночам стаскивает одеяло, или, например, мама, которая мирно спит за стеной, вдруг входит в комнату и, напевая что-то под нос, начинает подметать. Оля ко всему этому привыкла и уже не обращает внимания. С родителями отношений нет, они ее не понимают, они устали от ее экзальтированности и им проще предположить, что ребенок не совсем здоров. Несмотря на это, она запросто "забирает" их болезни, а потом болеет сама. Родители же не видят этого, или не хотят, и все течет своим чередом. Как ты думаешь, нормально ли это? Мне почему-то кажется, что нет.

Раньше она говорила о том, что чувствует Бога в своей жизни, ей нужна была молитва, а теперь, я даже не знаю что ей нужно. Как-то она заявила мне, что не нуждается ни в какой религии, ни в Боге, что все, что ей интересно, находится в ней самой, однако тогда я усмотрела в этих словах всего лишь гордыню. С тех пор я перестала относиться к моей подруге как к маленькой девочке, которой все хочется простить. Теперь я увидела в ней человека, который делает выбор "не туда".

Кстати, с тех пор у нее появилась одна особенность - она не может войти в церковь, ей там становится плохо.
И вот недавно Оля пришла и сказала, что у нее обнаружили опухоль груди. Я знала, что этим закончится, поскольку она недавно "забрала" опухоль у матери и вот теперь такое. Именно в этот день я поняла, что Оля - это и моя борьба. Я сказала, что нельзя опускать руки, что всего можно избежать, чтобы она наплевала на запреты ходить в церковь, которые получает во снах непонятно от кого, вроде как от инопланетян, мол, "хуже будет". Сказала, что надо самому себе сделать "хуже" - обливаться, голодать, проводить немалое время в молитве и духовном размышлении, следует, наконец, принять крещение.

Голодать она согласилась сколько угодно, а от церкви и крещения отказалась наотрез. Все время пыталась затеять дискуссию о недоказанности существования Христа, о существе Бога и тому подобное. Мне тогда стало с ней очень трудно . То, что было раньше ясно и понятно, теперь под действием ее вопросов становилось не совсем очевидным. Однако, я всегда в этих случаях вспоминаю, как было и как есть, я имею в виду свою судьбу, и теперь меня сбить с толку не так-то просто. Тем не менее, мне часто кажется, что я много на себя беру, сама не голодала и дня, даже курить не бросила, а ей предложила сразу неделю. Так ли это, и вообще, могу ли я проповедовать?
Знаешь, а нас все же не пустили к крещению. В тот день, что мы наметили, у нас у обоих возникли естественные причины, которые не позволяют входить в церковь. А затем вдруг приехал Олин муж и увез ее в другой город. Могла ли я сделать еще что -то и все ли я делала правильно?"

Это письмо было кардинальным. Оно содержало всю информацию, которую порой приходится собирать годами, путем тщательных наблюдений и экспериментов. Во-первых, я окончательно понял, что Катарина - воин, который выиграл сражение, и этот факт развязывал мне руки, и теперь многое, что обычно под запретом, можно использовать по своему усмотрению. Во-вторых, я понял, что темный мир уже присылал к ней своего посланника, а значит, партия перешла в эндшпиль.

Именно после этого письма, мне была дана идея, благодаря которой я смог, наконец, как-то повлиять на завязанный вокруг Катарины узел судьбы. Это была заслуженная награда...

Я как раз сидел и размышлял о том, что первая часть схватки выиграна, и что пока неизвестно, как будет выглядеть вторая, которая станет последней. Я сидел в который раз над картой Катарины и вдруг вспомнил костер. Он был только сложен и еще не горел. Это был костер, на котором должна была гореть она. Я стоял рядом со своим другом почти посреди площади, и у меня не было ощущения победы. У меня, пожалуй, вообще не было никаких ощущений. Я стоял, переступая с ноги на ногу на холодной брусчатке, поеживаясь от хищного рева толпы, жаждущей зрелища, и от силы, исходящей от моего недавнего врага. Даже у столба Катарина продолжала сражаться. Я хорошо помню, как подошел палач с факелом, и как огонь внезапно потух под взглядом этой женщины. Толпа замерла, а палач, упав на четвереньки, стал отползать куда-то за тюки с хворостом. Тогда
вышел священник и, подняв крест предложил ей покаяться. Она рассмеялась в ответ, обнажив выбитые зубы и закричала:
- Это тебе-то, толстый мешок? Посмотрим, как ты укреплен своей верой,- и она, слегка приоткрыв рот, посмотрела на него рассеяным взглядом. Их связала мягкая, но очень прочная светящаяся нить и священник упал, согнувшись пополам.
" Ведьма!" - закричала толпа.-" Убить ведьму!" И в Катарину полетели камни, но, по-моему, ни один из них не
достиг цели. А потом из толпы, похоже, откуда-то слева, вылетела арбалетная стрела...

Я как будто очнулся. Ведь если бы не эта стрела, Катарина бы отработала все еще тогда, приняв неимоверные муки костра, а теперь костер перешел в эту жизнь и будет длиться, казалось бы вечно. Что же делать мне? Бегать с "ведрами" и "заливать огонь водой"? Бессмысленно. Пока я бегу за очередным "ведром", "огонь" разгорается с прежней силой. Тогда, может быть, раздувать огонь, невзирая на ее боль? Чтобы ее вообще скрутило, чтобы год или два превратились для нее в беспросветную пытку, с тем, чтобы после все ушло и, может быть, забылось? Очень рисковано. Это и не всякому мужчине по плечу.

Но есть еще одно. Если вернуться назад и каким-то образом повлиять на тот арбалетный выстрел, если стрела пролетит мимо или вообще не вылетит, то Катарина примет мучения костра и тогда, может быть...

Я сел за стол. " Привет, это опять я,- так началось мое письмо,- И я по-прежнему стыжусь своего эпистолярного стиля, который не идет ни в какое сравнение с твоим. Дорогая Катарина, я вспомнил все и теперь мне немного страшно и нелепо спрашивать то, о чем я все же спрашивать буду. Это необходимо. Соберись с силами, собери все то, что бурлило в тебе раньше, и постарайся понять. Ты спрашивала меня о магии, и в твоих словах я чувствовал некое осуждение, утверждение в безусловной греховности того, чем я занимаюсь. Что ж, возможно, но кому судить? Я знаю лишь то, что в мире ничего не исчезает бесследно и ничего не дается просто так. Любой поступок, любое действие рождает энергию, которая затем будет материализована.

Пусть не сразу, пусть через какое-то время, но зло обязательно воплотится где-нибудь в виде кучи мусора, а тотальное зло, рождаемое целыми народами - в развалины городов и пепел рукописей. Добро воплощается в садах, порядке и красоте. Я также знаю, что карма не может быть сильнее любви, поскольку Бог - это есть любовь. Подумай на досуге об этом. Теперь я скажу главное. Я хочу изменить твое прошлое, и мне нужно твое согласие. Это очень серьезно, хотя, наверное, и нелепо просить тебя вернуться в шестнадцатый век и принять там нечеловеческие мучения. Тем не менее, это не формальность, я действительно хочу чтобы ты осознала то, что я тебе сказал."

Спустя время я получил ответ и с тем удалился в пустыню, которая простиралась до самой реки в северо- восточной части города. Это была настоящая, хотя и маленькая пустыня, в которой можно было сосредоточиться и уйти от любопытных глаз. Предстояло всенощное бдение.

Солнце зашло за горизонт и появилась первая звезда. Я сел на песок, лицом на север, и стал ждать. Ветер стих, но ничего особенного не происходило. Я установил внутреннее молчание и мир понемногу засветился, но все же желаемого погружения не наступало. Время шло, и скоро мир черным колесом перекатился за полночь. Внезапно тело пронзила боль, которая неизвестно откуда начиналась и где заканчивалась. Она была острая, как скальпель, мгновенно залила глаза фиолетовым маревом и я тщетно пытался понять, что происходит. Через мгновения стало ясно, что боль исходит из ноги. Более всего это походило на то, что в подошву вцепилось какое-то насекомое. Подскочив, я отчаянно пытался стряхнуть злого пришельца, но им оказался обыкновенный комар.. Спустя несколько минут боль перестала быть такой острой, но все же и не проходила. Ко всему еще у меня появилось странное ощущение чего-то знакомого, чего-то, что уже было и что необходимо вспомнить, однако никаких аналогий на ум не приходило. Боль! Знакомая боль! А потом произошло нечто такое, что можно сравнить лишь с попаданием в горную реку или водопад, когда обилие потоков постоянно сбивает с толку и всякое твое движение скорее уменьшает плавучесть, нежели наоборот. Первыми вспомнились мои похождения на Лысой Горе с одной очень молодой и чрезвычайно сильной ведьмой. Я ей понадобился для того, чтобы помочь вскрыть найденное место силы.

- Без тебя мне не пройти. Для входа и выхода из этой дыры нужно мужское и женское начала. За это я покажу тебе, как входить прошлое.
Я согласился. Мы пришли к месту почти в полночь. Это была большая круглая поляна, окруженная черным лесом. Мы стали в центре, и она прочла какие-то заговоры, обращенные к духам леса. После, взявшись за руки, мы пошли, двигаясь мелкими шагами как бы по спирали. Отойдя от центра примерно метров десять, мы стали двигаться по кругу.
- Закрой глаза и замолчи внутри. Я повиновался и тотчас ощутил, будто погружаюсь в землю, точнее, что я как бы
опускаюсь вниз под землю по винтовой лестнице в какой-то вертикальный ствол. Так я опускался довольно долго, а затем она велела открыть глаза. Я опять же подчинился и поразился тому, что видел все как днем, будучи абсолютно уверен, что сейчас ночь.
- Теперь пошли,- скомандовала она , и я стал понемногу переставлять отяжелевшие ноги. Казалось, что в тот момент, когда мы двинулись прямо, на меня кто-то надел кандалы с пудовыми гирями. И вот тогда-то меня пронзила та самая страшная боль - я наступил на гвоздь той же самой ногой и тем же самым местом.
- Тебя не пускают в прошлое,- сказала она, и ночное зрение тотчас исчезло и все опять погрузилось в привычный мрак.- Не расстраивайся, мы вскрыли место, и это главное. В прошлое ты еще войдешь, но только всякий раз, когда ты будешь туда идти, тебе придется сталкиваться с болью. Воспринимай это, как цену духа и требование быть внимательным и безупречным.

Нога болела по-прежнему, и я, сев на прохладный песок, закрыл глаза. Легкое дуновение коснулось лица, но это был не ветер, а скорее, паутинка, прилетевшая невесть откуда. Открыв глаза, я увидел все, как днем, а в следующее мгновение, немало поразившись, понял, что вокруг меня уже совсем не та ночь, в которой я закрыл глаза, а нечто совсем иное. Было ощущение, будто меня запихнули в банку, и без того весьма плотно набитую какими-то бумажками, тряпками и прочими мягкими, но, тем не менее, сдавливающими предметами. Затем ощущение сдавленности стало уходить и появилось что-то вроде восхищенности или экзальтированности. Город исчез, да и пустыня изменилась до неузнаваемости. Река отошла значительно дальше на север, домов не было и в помине, и лишь вдалеке виднелись неясные дрожащие огоньки.
- Вот ведь незадача! Вместо Гамбурга я попал на то же самое место и совершенно неизвестно в какое время.

"... Тебе не позавидуешь, ибо как можно завидовать человеку, у которого поводырем является боль?"- хохотнула тогда моя подруга.
И только теперь я воспринял этот неприятный смешок как ценнейший совет, данный мне далеко заполночь на Лысой Горе.

Боль...Я сел и уколол ногу в том самом месте, где только -только сидел комар. Боль разлилась мгновенно и залила все сознание. Я держал перед глазами письмо Катарины, продираясь сквозь боль и пытаясь не упустить из виду и восприятия то, что было добыто с таким трудом. Затем что-то толкнуло меня, я встал и пошел, ковыляя по песку и волоча ноющую ногу. На какое-то время боль стала такой сильной, что я не заметил, когда именно исчез из-под ног песок... Я уже шел по булыжной мостовой, и боли опять не было. Вокруг было много людей, и никто меня не замечал. Странный парадокс: выходит, сейчас в толпе стою еще один я?

А вот и помост. Вокруг дрова и какие-то люди снуют туда-сюда. Суета. Вот и она, привязанная к столбу. Успеть бы... Где же человек с арбалетом? Вот подошел палач, осталось совсем немного.. Господи, успеть бы.. Но как? Я ведь лишен способности физического воздействия, я не могу выбить у него из рук арбалет. Слева от площади стояли несколько лошадей, запряженные в большие телеги. На одной из них была привезена Катарина, на других - дрова, столб и все остальное. Лошади! Вот кто мне нужен. Ведь они, как никто, должны меня чувствовать!

Я подошел. Животные забеспокоились, стали похрапывать, мотая головами. Остается десять шагов, восемь, семь, пять.. Лошади заметались и неистовое ржание заполнило площадь, одна гнедая кобыла взвилась на дыбы. Собаки гавкали уже давно, а теперь они просто захлебывались лаем.

- Ведьма, ведьма,- закричала толпа. Я оглянулся и увидел, как согнулся пополам палач.. Оставались секунды, и я метнувшись к лошадям, замахал на них руками. Они рванулись с места и побежали на площадь. Толпа, разом выдохнув, подалась назад.

Я обернулся и увидел ее глаза, полные удивления. Еще мгновение, и огонь, набрав силу, коснулся ее платья...

Я давно не писал ей, поскольку битва была окончена и необходимость во мне отпала, но совсем недавно я получил последнее письмо:

"В этот раз я скажу немного. Только самое важное.
Странно и неловко чувствовать себя спасенной. По всей предыдущей жизни я не привыкла просить и принимать помощь. У меня же перед тобой долг великий и небывалая ответственность: теперь такое ощущение, что все, что делаю, делаю и для тебя тоже и как бы с тобой. Очень страшно "заехать не туда". По инерции живу еще по принципу: " человек, в сущности тотально одинок, и это неустранимо."
Не знаю как рассказать, но раньше я считала тебя своим учителем, а теперь поняла, что нет никаких учителей, а лишь, в лучшем случае, если повезет, - хорошие добрые советчики, которые встречаются то в придорожном трактире, а то в ночлежке, в которую тебя занесла пурга. И ты слушаешь их советы, но почти всегда это получается в полусне, поскольку ты слишком устал и радуешься, что теперь можно просто прикрыть глаза, без малейшего риска замерзнуть. Но порой бывает так, и именно так произошло со мной, что очнувшись уже утром, когда пурга стихла, ты не находишь рядом того ночного человека, который заботливо оттер шерстью твои окоченевшие ноги и согрел для тебя чашку вина. До тебя медленно доходит, что после того он еще что-то советовал насчет дальнейшего пути, и тогда с горечью понимаешь, что, закрыв глаза, ты потерял неизмеримо
больше, чем если бы ты их закрыл по ту сторону двери."

Киев. Апрель 1994