Смерть Трейи

Смерть Трейи.
Из книги К. Уилбера "Милосердие и Мужество".

Туман, неуверенность, ожидание,
Все еще влажные, сложенные крылья,
Все еще творящие себя
Из темноты, изменений, растерянности,
Все еще заключенные в пустой
Кокон куколки.

Воздух движется.
Я дрожу,
В спокойствии кокона
Моя форма, та, что я едва
Ощущаю
Полая, пустая, прожитая,
Её труд завершён.

Мне надо только сделать
Шаг, ещё один, нелёгкий,
И ждать.

Я чувствую, как воздух сушит эту странную новую форму,
Смотрю, как тонкие узоры золотого, черного и оранжевого
Разворачиваются, становясь готовностью,
Раскрываются, становясь открытостью,
И воздух подхватывает меня,
Поднимая
В неизведанное.

Я не знаю, что делать,
Но головокружение подсказывает мне:
Прыгай! И меня
Подхватывает невидимое течение,
Я опускаюсь в глубину, скольжу наверх, ныряю
И отдаюсь судьбе.

Теперь мой кокон пуст,
И высыхает под лучами солнца,
И напряжение отжившей жизни уже забыто.

Возможно, что однажды придет дитя
И спросит свою мать:
"Что за странное созданье могло прожить
Так долго в этом крошечном доме?"
(TREYA, 1974)

Так начались самые необычные 48 часов нашей совместной жизни. Трейя решила умереть. Никаких медицинских показаний для того, чтобы она умерла именно сейчас, не было. Получая надлежащее лечение и принимая необходимые лекарства, она, по прогнозам лечащих врачей, могла прожить еще несколько месяцев, но находясь в больнице, а затем – да, затем она должна была умереть. Но Трейя уже приняла решение. Она не собиралась умирать в больнице, подсоединенной к множеству трубок и капельнице с морфием-4, от неизбежной пневмонии и постепенного удушья – все эти жуткие картины посещали меня еще в Драшенфеле. У меня было странное чувство, что какими бы ни были причины ее решения, одной из главных было ее желание избавить нас от этого испытания. Она просто собиралась пропустить все это, большое спасибо, и спокойно умереть, не дожидаясь конца. Но какими бы ни были причины, я знал, что если Трейя приняла решение, ничто не заставит ее изменить его.

В тот вечер я уложил Трейю в кровать и сел рядом с ней. Она была почти в экстазе. "Я ухожу, поверить не могу, я ухожу. Я так счастлива, я так счастлива, я так счастлива". Она повторяла эти слова как мантру последнего освобождения: "Я так счастлива, я так счастлива…".
Ее лицо озарилось. Она сияла. Прямо у меня на глазах ее тело начало изменяться. Мне показалось, что за час она потеряла пять килограмм. Словно тело, подчиняясь ее воле, начало сжиматься и уменьшаться в размере. Она начала отключать все жизненно важные системы организма, начала умирать. За этот час она стала другим существом, которое хотело уйти и было готово к этому. Она была уверена в своем решении и очень счастлива. Ее экстаз был столь заразителен, что и я, к своему удивлению, обнаружил, что испытываю радость. Затем она внезапно сказала: "Но я не могу оставить тебя. Я так люблю тебя. Я не могу оставить тебя. Я так люблю тебя". Она начала рыдать и плакать, и я заплакал вместе с ней. Казалось, это были слезы, накопившиеся за последние пять лет, горькие слезы, которые я сдерживал, чтобы быть сильным ради Трейи. Мы долго говорили о нашей любви друг к другу, любви, которая сделала нас обоих – хоть это и прозвучит жестоко – сильнее, лучше, мудрее. Забота друг о друге заменила нам десятилетия роста, и теперь, смотря в лицо концу всего этого, мы оба были во власти чувств. Любые слова покажутся слишком сухими и пустыми, но это были минуты самой большой известной мне нежности с единственным человеком, который мог подарить мне их.

"Милая, если пришло время уходить, значит так надо. Не бойся, я найду тебя. Я нашел тебя однажды, обещаю, что найду и снова. Так что если ты хочешь уйти – не бойся. Просто иди"
"Обещай, что найдёшь меня"
"Обещаю"

Надо сказать, что последние две недели Трейя все время вспоминала слова, которые я сказал ей по дороге на нашу свадебную церемонию, пять лет назад. Я прошептал ей на ухо: "Где же ты была? Я искал тебя много жизней и наконец-то нашел. Мне пришлось сразиться с драконами, чтобы найти тебя, и что бы ни случилось, я найду тебя снова". Она спокойно посмотрела на меня и спросила: "Обещаешь?". "Обещаю"

Понятия не имею, почему я тогда сказал ей это. Просто я, сам того не понимая, в точности описал свои чувства по поводу наших отношений. Именно этот разговор Трейя раз за разом вспоминала в последние недели. Похоже, что это давало ей невероятную уверенность и спокойствие. С миром все должно быть в порядке, если я сдержу свое обещание.
Она снова спросила:

"Ты обещаешь найти меня?"
"Обещаю"
"Всегда-всегда?"
"Всегда-всегда"
"Тогда я могу уйти. Не верится. Я так счастлива. Было гораздо тяжелее, чем я могла себе представить. Было так тяжело. Милый, как же было тяжело" "Я знаю, любимая, я знаю" "Но теперь я могу уйти. Я так счастлива. Я так люблю тебя. Я так счастлива"

Ночью я снова спал на столе для акупунктуры в её комнате. По-моему, мне снилось, что над домом повисло огромное сияющее облако из белого света, подобного свету тысячи солнц, освещающих занесенные снегом вершины гор. "По-моему", потому что сейчас я не уверен, что это был сон.

Рано утром (это было воскресенье) она проснулась, и я посмотрел на неё. Её взгляд был ясен, она была очень сосредоточена и решительна. "Я ухожу. Я так счастлива. Ты будешь там?" "Я буду там, малыш. Давай сделаем это. Давай уйдём".

Я позвонил родственникам. Не помню, что именно я сказал им, что-то вроде "пожалуйста, приезжайте, как только сможете". Я позвонил Уоррену, нашему замечательному другу, который последние несколько месяцев делал Трейе акупунктуру. Не помню, что я сказал ему. Но думаю, что по моему голосу было ясно: время пришло.

Родственники начали съезжаться в тот же день, и у каждого была возможность последний раз открыто поговорить с Трейей. Больше всего мне запомнились ее слова о том, как она любит свою семью; как ей повезло, что они все рядом с ней; что они были лучшей семьей, какую только можно пожелать. Казалось, Трейя решила "пройти очищение" с каждым членом семьи; она хотела сгореть чистой, чтобы в этом теле не осталось недосказанных слов, вины и осуждения. Мне кажется, ей это удалось.

Той воскресной ночью мы уложили её в постель, а я опять лёг спать на её столе для акупунктуры, чтобы быть рядом, если что-то случится. В нашем доме происходило нечто сверхъестественное, и мы все знали это. Около 3.30 утра, Трейя вдруг проснулась. Атмосфера была почти что галлюциногенной. Я тотчас же проснулся и спросил, как она себя чувствует. "Пора принять морфий?", - спросила она с улыбкой. За всю её борьбу с раком Трейя в общей сложности приняла четыре таблетки морфия, не считая операций. "Конечно, милая, как скажешь". Я дал ей морфий и щадящее снотворное, и мы начали наш последний разговор.

"Милый, я думаю, мне пора идти", - начала она.
"Я рядом, любимая"
"Я так счастлива" Затем последовало долгое молчание. "Этот мир такой странный. Такой странный. Но теперь я ухожу" В ее голосе звучала радость и уверенность.

Я начал повторять некоторые ключевые фразы из религиозных традиций, которые были так важны для неё, фразы, которые она просила меня напоминать ей до самого конца, которые она носила с собой на карточках.

"Отдайся тому, что есть здесь и сейчас", - начал я. "Позволь себе открыться бесконечности пространства. Твой собственный безначальный ум не рождался и не умирал; он не родился с этим телом и не умрет с ним. Узнай свой ум, как вечно единый с Духом"
Её лицо разгладилось, она посмотрела на меня ясным и прямым взглядом.
"Ты найдёшь меня?"
"Обещаю"
"Тогда пора идти"

Затем последовала очень долгая пауза, мне показалось, что вся комната засияла, несмотря на то, что на самом деле было абсолютно темно. Это был самый священный, самый прямой, самый простой момент моей жизни. Самый очевидный. Идеально очевидный. Я никогда в жизни не видел ничего подобного. Я не знал, что делать. Я просто был там для Трейи.

Она подалась ко мне, пытаясь что-то сказать, что-то, что я должен был понять. Её последние слова мне были: "Ты – самый прекрасный человек из всех, кого я знала, - прошептала она. Ты – самый прекрасный человек из всех, кого я знала. Мой герой…" Она продолжала повторять: "Мой герой". Я наклонился к ней, чтобы сказать, что она единственное просветленное существо, которое я знаю. Что для меня просветление имеет смысл только из-за неё. Что Вселенная, породившая Трейю – священная Вселенная. Что Бог есть, потому что есть она. Все эти мысли пронеслись у меня в голове. Всё это я хотел сказать ей. Я знал, что ей известны мои чувства, но комок в горле не давал мне говорить; я не мог произнести ни слова; я не плакал; я просто не мог говорить. Я выдавил из себя лишь: "Я найду тебя, милая, найду…"

Трейя закрыла глаза и больше никогда не открыла их вновь.

Мое сердце разрывалось. В голове крутилась фраза Да Фри Джона: "Практикуйте рану любви…практикуйте рану любви". Настоящая любовь причиняет боль; настоящая любовь делает тебя открытым и уязвимым; настоящая любовь унесет тебя за границы твоего собственного я; и поэтому настоящая любовь опустошит тебя. Я думал о том, что если любовь не разрушает тебя, тогда тебе не известно, что это. Мы оба практиковали рану любви, и я был разрушен. Вспоминая об этом, я думаю, что в тот открытый и простой момент мы оба умерли.
Именно тогда я начал замечать, что в атмосфере происходят сильные изменения. Лишь через несколько минут я понял, что дело было не во мне, не в горе, которое я переживал. За окном поднялся дикий ветер. Не просто поднялся, а постепенно превратился в настоящий ураган. Наш прочный и надежный, как скала, дом весь ходил ходуном под шквальными порывами ветра, именно в этот момент обрушившимися на дом. На следующий день все газеты написали, что ровно в четыре утра была зафиксирована рекордная скорость ветра – невероятно, но она достигала 115 миль в час. Необъяснимым образом, во всем Колорадо этот ураган был замечен лишь в Болдере. Ветер перевернул несколько машин – и даже самолет! – о чем на следующий день написали репортеры всех местных газет.

Я думаю, что ураган был просто совпадением. Тем не менее, постоянно содрогающийся под порывами ветра дом лишь усугубил впечатление, что здесь происходит нечто сверхъестественное. Я помню, я снова попытался заснуть, но дом сотрясался так сильно, что я встал и заткнул окна в спальне одеялами, опасаясь, что они не выдержат. В конце концов, я отключился с мыслью: "Трейя умирает, ничто не постоянно, все есть пустота, Трейя умирает…"

На следующее утро Трейя села в позу, в которой она и умерла – полулежа на подушках, руки вдоль тела, держа в левой руке малу. Накануне ночью она начала тихо повторять "Ом мани падме хунг", буддистскую мантру сочувствия, и "Покорись Господу", её любимую христианскую молитву. Думаю, что она не переставала повторять их до конца.

Мы пригласили к нам работника Хосписа, и около 11 утра к нам приехала Клэр. Я очень хотел, чтобы с нами поработал кто-нибудь из Хосписа, хотел сделать все возможное для того, чтобы Трейя смогла спокойно и безболезненно умереть в своей постели, так, как она того хотела. Клэр была великолепна. Она была похожа на прекрасного, умиротворенного ангела ( такой красоты, что Кати бессознательно называла её за глаза Грейс Дон), и, войдя в комнату, сообщила Трейе, что хочет снять медицинские показания, если она не против. "Трейя, - спросила она, - можно я померяю тебе давление?". Не думаю, что Клэр ожидала услышать что-то в ответ. Скорее, дело было в том, что работников Хосписа учат, что умирающий слышит всё, что вы говорите до самого конца, а, возможно, и дольше, поэтому Клэр хотела оказать Трейе этот простой знак внимания. До этого Трейя не говорила уже в течение нескольких часов. Но когда Клэр задала ей этот простой вопрос, Трейя вдруг, не открывая глаз, повернула голову в её сторону и отчетливо произнесла: "Конечно". И тогда все поняли, что, "находясь без сознания", она на самом деле полностью осознавала происходящее.
(В какой-то момент Кати, которая, как и все мы, полагала, что Трейя "была без сознания", посмотрела на меня и сказала: "Кен, какая же она красавица". На что Трейя отчетливо ответила: "Спасибо". Это были её последние слова – "спасибо")

Ветер продолжал завывать, сотрясая дом. Все члены семьи принимали участие в этом ночном бдении. Сью, Рэд, Кати, Трэйси, Дэвид, Мэри Ламар, Майкл, Уоррен – все прикоснулись к Трейе и прошептали ей последние слова.

Трейя держала в руке свою малу, появившуюся у нее после ритрита с Калу Ринпоче, во время которого она дала обет практиковать сострадание как путь к просветлению. Сам Калу дал ей тогда духовное имя "Дакиня ветра" (что означает, "Ветер просветления").

В два часа дня в понедельник Трейя перестала реагировать на внешние раздражители. Она лежала с закрытыми глазами, прерывисто дыша (длинные паузы между неглубокими вдохами), её конечности похолодели. Клэр отвела нас в сторону и сказала, что, скорее всего, Трейя умрет очень скоро, в течение ближайших часов. Она пообещала вернуться, если это будет необходимо, и, пожелав нам всего наилучшего, уехала.

День тянулся бесконечно; ветер продолжал сотрясать дом, придавая происходящему оттенок чего-то сверхъестественного. Часами я держал Трейю за руку и шептал ей на ухо:

"Трейя, ты можешь уйти. Здесь все окончено и завершено. Просто позволь этому случиться. Мы все здесь, милая, просто позволь этому случиться" (тут я к своему удивлению внутренне рассмеялся, подумав: "Трейя никогда не делала так, как ей говорили. Может, мне стоит перестать вести все эти разговоры, она никогда не сможет уйти, если я не замолчу")
Я стал снова повторять ее любимые фразы: "Двигайся к Свету, Трейя. Ищи пятиконечную звезду, яркую, сияющую и свободную. Иди к Свету, Любимая, просто иди к Свету. Оставь нас, иди к Свету".

Надо сказать, что в год, когда Трейе исполнилось сорок, наш общий учитель Да Фри Джон начал говорить, что признаком абсолютно просветленного видения является пятиконечная звезда, или космическая мандала, чистая, белая и сияющая, находящаяся за пределами всех возможных границ. Трейя ничего не знала об этом, но, тем не менее, именно тогда она взяла имя Эстрелла, или Трейя, что по-испански означает "звезда". Известно, что каждой душе в момент смерти является огромная пятиконечная космическая звезда, ясный свет, великий Дух или сияющее Божество. Я помню, что тремя годами раньше Трейя рассказала мне, что после посвящения с почтеннейшим Калу Ринпоче ей приснился сон, о котором она никому, кроме меня, не рассказывала. Ошибиться тут было невозможно, сон сопровождали все классические признаки. Она взяла себе имя "Трейя" не потому, что Да Фри Джон начал говорить об этом абсолютном видении, просто ей было явлено то же видение – светящаяся космическая звезда. Однако я полагал, что когда для нее наступит момент реальной смерти, она просто увидит свое Истинное Лицо, причем не впервые. Она просто вновь будет переживать свою истинную природу как свет, как сияющую звезду.

Единственным украшением, которым Трейя по-настоящему дорожила, был кулон в виде пятиконечной золотой звезды, которую ей сделали Рэд и Сью (по рисунку Трейи, основанном на том, что она увидела). Этот кулон для меня был, как выразился один христианский мистик, "внешним видимым знаком внутренней невидимой красоты". Он был на Трейе, когда она умерла.

Думаю, что все понимали, как важно было Трейе, чтобы они отпустили её, и каждый сделал это по-своему. Я хочу рассказать о том, что происходило в те минуты, когда родственники прикасались к Трейе, тихо говорили с ней, с таким достоинством и прощением. Думаю, что Трейя хотела бы, чтобы я упомянул хотя бы о том, как Рэд, который был вне себя от горя, нежно коснулся её лба и сказал: "Ты лучшая дочь, какую только можно желать". А Сью добавила: "Я так люблю тебя".

Я пошел за стаканом воды, но меня догнала Трэйси и сказала: "Кен, иди наверх, немедленно". Я побежал наверх, бросился к кровати, схватил Трейю за руку. Вся семья и наш друг Уоррен вошли в комнату. Трейя открыла глаза, нежно посмотрела на каждого, посмотрела мне в глаза, закрыла глаза и перестала дышать. Все, кто находился в комнате, были очень сосредоточены и осознанны для Трейи. Потом все заплакали. Одной рукой я держал ее за руку, вторую положил ей на область сердца. Меня жутко затрясло. Это все-таки произошло. Я не мог унять дрожь. Я прошептал ей на ухо несколько ключевых фраз из "Тибетской книги мертвых" ("Узнай в ясном свете свой безначальный ум, узнай, что ты един с Духом Просветленным"). Но слезы были сильнее.

Самое лучшее, самое сильное, самое просветленное, самое честное, самое прекрасное, самое вдохновляющее, самое добродетельное существо, какое я когда-либо встречал, умерло. Я почувствовал, что мир уже никогда не будет прежним.

Ровно через пять минут после её смерти Майкл сказал: "Послушайте. Вы только послушайте". Ураганные порывы ветра стихли, воздух был абсолютно неподвижен.
Это также было отмечено в газетах на следующий день, с точностью до минуты. Древние говорили: "Когда умирает великая душа, бушует ветер". Чем более великая душа умирает, тем больше ветра нужно, чтобы унести её. Может быть, всё это было лишь совпадением, но я не мог избавиться от мысли: умерла великая душа, и ветер ответил ей.

В последние шесть месяцев Трейя и я вели духовную работу на износ, мы отдавались служению друг другу изо всех сил. Я наконец-то перестал ныть и ругаться, что нормально, когда твой близкий человек смертельно болен, это нытье и ругань были вызваны тем, что на пять лет я оставил свою карьеру, чтобы служить ей. Я просто выкинул все остальное из своей жизни и ни разу об этом не пожалел. Я чувствовал лишь благодарность за её присутствие и за то, что мне выпала эта высокая честь – служить ей. Она перестала ныть и жаловаться на то, что её рак "испортил" мне жизнь. Простая истина заключается в том, что мы заключили соглашение, на каком-то высшем уровне, что будем смотреть друг на друга сквозь эту борьбу, и будь что будет. Это был верный выбор. Мы оба были очень сильно уверены в этом, особенно в последние шесть месяцев. Мы просто служили друг другу, отдаваясь целиком, и смогли увидеть отблеск Духа вечности, который трансцендирует и тебя самого, и другого, и "я", и "моё".

"Я всегда любила тебя", - сказала она за три месяца до смерти. "Но в последнее время ты очень сильно изменился. Заметил?"
"Да"
"Что же это?"
Молчание. Я как раз вернулся с ритрита дзогчен, но это не было главной причиной замеченных ей изменений. "Не знаю, малыш. Я люблю тебя, поэтому я служу тебе. Это же так просто, разве нет?"
"Я живу все эти месяцы, потому что знаю, что ты есть. Что изменилось?"
У меня было странно ощущение, что это не вопрос, а скорее проверка, тест, о котором я и понятия не имею.
"Я думаю, все дело в том, что я здесь для тебя, милая. Я здесь"
"Я жива, потому что есть ты", - сказала она наконец, и это не было комплиментом в мой адрес. Дело в том, что мы поддерживали друг друга, став учителями друг для друга в эти последние невероятные месяцы. Моё служение вызывало у Трейи сильнейшие чувства благодарности и доброты, и любовь, которой она мне отвечала, начала пропитывать все мое существо. Я обрел цельность благодаря Трейе. Словно мы, не говоря ни слова, вырабатывали друг в друге просветленное сочувствие, которое так долго изучали в теории. Мне казалось, что годы, целые жизни кармы сгорают, просто потому, что я делал все ради нее. Благодаря любви и сочувствию ко мне, целостность обрела и Трейя. В ее душе не осталась ни одного уголка, не затронутого любовью, не осталось пустоты, ничто не омрачало ее сердце. Сейчас я не уверен, что знаю, что такое просветление. Я предпочитаю выражения "просветленное понимание", "просветленное присутствие" или "просветленная осознанность". Я знаю, что это такое, и смогу узнать это. В Трейе это было без сомнения. Я говорю это не потому, что ее больше нет. Я понял это в последние месяцы, когда она встречала смерть и страдание простым и чистым присутствием, которое излучало ее боль, присутствием, которое утверждало ее существование. Я видел просветленное присутствие, ни на секунду не сомневаюсь в этом. Все, кто был рядом с ней в последние месяцы, заметили это.

Я устроил все так, чтобы тело Трейи не беспокоили в течение 24 часов. Примерно через час после ее смерти, мы все вышли из комнаты, чтобы прийти в себя. Поскольку Трейя последние 24 часа находилась в сидячем положении, ее рот был открыт вследствие неизбежного окоченения. Прежде чем уйти, мы попытались закрыть его, но у нас ничего не получилось. Я продолжал шепотом произносить ключевые фразы освобождения, затем мы оставили ее.
Вернувшись в комнату примерно через 45 минут, мы были поражены тем, что увидели: рот Трейи был закрыт, а на ее лице появилась потрясающая улыбка, выражавшая удовлетворение, покой, освобождение. Это не было предсмертным оскалом – линии были абсолютно другие. Она выглядела как статуя улыбающегося Будды – с улыбкой полного освобождения. Глубокие морщины, изрезавшие ее лицо, морщины страдания, боли и истощения, полностью исчезли. Ее лицо было гладким, чистым, без единой морщинки, оно сияло. Она была так прекрасна, что мы потеряли дар речи. Она просто сидела там, улыбающаяся, светящаяся, сияющая, удовлетворенная. Против своей воли я наклонился к ней и громко повторял: "Трейя, посмотри на себя! Трейя, милая, ты только посмотри!"
Это улыбка удовлетворения и освобождения оставалась на ее лице все следующие 24 часа, которые она провела в своей постели. Потом ее тело увезли, но я думаю, что эта улыбка запечатлелась в ее душе навечно.

В тот вечер все поднялись наверх, чтобы попрощаться с ней. Я не ложился спать, и всю ночь читал ей (Сузуки Роши, Рамана Махарши, Калу, Святую Терезу, апостола Иоанна, Норбу, Трунгпу, выдержки из Курса); я повторял ее любимую христианскую молитву; делал ее любимую садхану, или духовную практику (Ченрези, Будда Сочувствия); и, в первую очередь, наставления из "Тибетской книги мертвых". Их я прочитал ей 49 раз. Смысл этих наставлений, если использовать христианскую терминологию, состоит в том, что в момент физической смерти вы оставляете свое физическое тело и индивидуальное эго, и растворяетесь в Абсолютном Духе, переживаете единение с Богом. Вы узнаете в свете, излучающемся в момент смерти, свой собственный просветленный с безначальных времен ум, и переживаете единение с Божественным. Вы снова и снова повторяете умершему эти указания, будучи уверенным, что он слышит вас. Так я и сделал.

Может быть, все это игра моего воображения, но готов поклясться, что во время третьего чтения наставлений по узнаванию души как Божественной сущности, в комнате раздался щелчок. Я вздрогнул. У меня было четкое, осязаемое ощущение, что именно тогда, в два часа ночи, она осознала свою истинную природу и сгорела чистой. Другими словами, она освободилась посредством слушания, обретя просветление, которое всегда было в ней. Растворилась в пространстве, став частью Вселенной, пережив то же, что и в тринадцатилетнем возрасте, то же, что и во время медитаций, умерев так, как и предполагала. Я не знаю, возможно, это все лишь игра моего воображения. Но, зная Трейю, думаю, что вряд ли это так.

Несколько месяцев спустя я читал одно из высших поучений Дзогчен, в котором описываются стадии умирания. Там были указаны два физических признака, указывающих на то, что умерший осознал свою Истинную Природу и стал частью сияющего Духа – что он растворился в Пространстве. Что это были за знаки?

Если ты останешься в Безграничном свете,
Знаком этого будет красота твоей кожи…
Сказано также, что ты будешь улыбаться.

В ту ночь я остался в ее комнате. Когда я наконец заснул, мне приснился сон. Но это был не совсем сон, скорее, просто образ: капля воды упала в океан, слившись со всем. Сначала я решил, что это знак того, что Трейя достигла просветления, что она была каплей, слившейся с океаном просветления. И это было логично.
Но затем я понял более глубокий смысл этого образа: каплей был я, а Трейя – океаном. Она не достигла освобождения – она уже была освобожденной. Скорее я достиг освобождения, просто служа ей.
Вот в чем было дело: вот почему она настоятельно просила меня найти ее снова. Не ей нужно было, чтобы я нашел ее, благодаря данному мной обету, она получала возможность самой снова и снова находить меня и помогать мне. Я понял все наоборот: я думал, что обещаю помогать ей, а на самом деле это она обещала вечно находить меня, снова и снова, сколько бы времени не потребовалось для моего пробуждения, сколько бы времени не потребовалось, чтобы я осознал и принял Дух, о котором говорил сам факт ее существования. Она делала это не только ради меня: ради друзей, ради семьи, и особенно ради тех, кто был страдал от неизлечимой болезни. Трейя была здесь ради всех нас.

Через 24 часа я поцеловал ее в лоб, и мы все попрощались с ней. Трейю, продолжавшую улыбаться, увезли в крематорий. "Прощание" - неправильное слово. Возможно, au revoir - "до встречи" или aloha – "привет" - подошло бы больше.

Рик Филдс, наш хороший друг, узнав о смерти Трейи, написал очень простое стихотворение. Каким-то образом, в нем выражалось все:

Сначала нас здесь нет
Потом мы есть
Потом нас нет

Ты встретилась
Лицом к лицу
С тем, как мы приходим и уходим

Более, чем все мы
С большей смелостью и милосердием
Чем я когда-либо видел
И все время
Ты улыбалась

Это не преувеличение, это просто констатация факта: по-моему, все, кто знали Трейю, считали ее самым цельным и честным человеком на свете. Целостность Трейи был абсолютной, ее не могли поколебать самые сложные обстоятельства, это было заметно всем.
Я не думаю, что кто-то из нас когда-нибудь встретится с Трейей вновь. Не думаю, что такое возможно. Это слишком буквальное понимание. Просто у меня есть глубокая уверенность в том, что каждый раз, когда вы и я – и все, кто знали ее - действуем с позиций цельности, искренности, силы и сострадания, мы встречаемся с душой и Умом Трейи.
Поэтому мое обещание ей – единственное обещание, которое она раз за разом просила меня повторять, на самом деле было обещанием обрести просветление. И за эти шесть месяцев я узнал, что я сделал это. Я знаю, что нашел пещеру просветления, в которой я женился на ней и в которой я умер с ней, благодаря милосердию. Трейя заметила во мне эту перемену, именно о ней она говорила, спрашивая: "Что это?". Дело в том, что она точно знала, что это такое. Она просто хотела быть уверена, что я понял. ("А что касается Души – это Брахман, это Все. И пара, теперь единая, умерев, будет жить вечно").
И я знаю, что в последние минуты умирания, и следующей ночью, когда сияние, исходившее от Трейи заполнило меня, и навсегда осветило этот мир, именно тогда я понял все. В моей душе не осталось лжи, благодаря Трейе. Моя любимая, дорогая, милая Трейя, обещаю, что вечно буду находить тебя в своем сердце, просто осознавая то, что есть здесь и сейчас.

Нам привезли прах Трейи, и мы устроили простую прощальную церемонию. Кен МакЛеод читал отрывки из текста о развития сочувствия, который Трейя изучала под руководством Калу. Роджер Уолш читал избранные отрывки об умении прощать из "Курса Чудес", который Трейя практиковала каждый день. Эти две темы – сочувствие и прощение – стали для Трейи выражением пути к просветлению.
Затем Сэм исполнил последний ритуал, была сожжена фотография Трейи, как символ последнего освобождения. Сэм ("милый Сэмми", как она называла его) был единственным человеком, который, по желанию Трейи, должен был сделать это.
Некоторые вспоминали Трейю, некоторые молчали. Двенадцатилетняя Хлоя, дочь Стива и Линды, написала для этой церемонии следующие слова:

"Трейя, мой ангел-хранитель, ты была звездой на земле и дарила нам тепло и свет, но любая звезда должна умереть, чтобы родиться вновь, на этот раз на небесах, слившись с вечным светом души. Я знаю, что сейчас ты танцуешь среди облаков, и я счастлива, что могу чувствовать твою радость, твою улыбку. Я смотрю на небо и вижу твой свет, твою сияющую душу. Я люблю тебя, Трейя, и знаю, что мне будет не хватать тебя, но я так рада за тебя! Ты оставила свое тело и боль, и теперь ты танцуешь танец истинной жизни, это жизнь души. Я могу танцевать с тобой во сне и в моем сердце. Ты не умерла, твоя душа живет на более высоком уровне, и в сердцах тех, кто любит тебя.
Ты преподала мне самый важный урок о том, что такое жизнь и что такое любовь.
Любовь это полное и искреннее уважение к другому существу...
Это экстаз истинного существования…
Любовь всеобъемлюща и безгранична…
Она переживает миллионы жизней и миллионы смертей…
И растворяется лишь в душе и в сердце…
Живет только душа, и ничто другое…
Ей сопутствуют любовь и смех, а также боль и отчаяние…

КУДА БЫ Я НИ ПОШЛА
И ЧТО БЫ Я НИ УВИДЕЛА
ТЫ НАВСЕГДА ОСТАНЕШЬСЯ В МОЕМ
СЕРДЦЕ И В МОЕЙ ДУШЕ

Я посмотрел на Сэма и неожиданно для себя обратился ко всем собравшимся: "Немногие помнят, что именно здесь, в Болдере, я сделал Трейе предложение. Мы тогда жили в Сан-Франциско, но я привез ее сюда, чтобы познакомить ее с Сэмом и посмотреть на его реакцию. Через несколько минут после знакомства Сэм засмеялся и сказал что-то вроде: "Я не просто одобряю, я скорее боюсь, что она слишком хороша для тебя". Той ночью я сделал Трейе предложение, и она сказала: "Если бы ты не сделал этого, я бы сделала это сама". Вот так, здесь, в Болдере, при участии Сэмми, началась наша совместная жизнь, здесь же она и закончилась". Позднее мы устроили в Сан-Франциско вечер в память о Трейе – многие вспоминали ее и говорили о ней: Вики Уэллс, Роджер Уолш, Фрэнсис Воэн, Энж Стивенс, Джоан Стеффи, Джудит Скатч, Гастон Смит. Еще один вечер мы провели в Аспене – речи произнесли Стив, Линда и Хлоя Конгер, Том и Кэти Крам, Эмори Ловинс, отец Майкл Абду и монахи из Снежного Монастыря. Но Сэму в тот день удалось в двух предложениях выразить суть:
"Трейя была самым сильным человеком из всех, кого я знал. Она научила нас жить и умирать".

На следующий день начали приходить письма. Больше всего меня поразило то, что многие из них сообщали об описанных мной выше переживаниях. Возможно, под влиянием горя мне казалось, что участниками событий тех двух незабываемых дней стали сотни людей.
Вот письмо от моей семьи – стихотворение, которое мне прислала моя тетя ("Это одно из наших любимых стихотворений, нам кажется, что оно о Трейе, когда-нибудь мы все воссоединимся. В этом мы абсолютно уверены").
Во всех письмах повторялись слова "ветер", "сияние", "солнечный свет" и "звезда". А я все думал: "Откуда они знают?"
"Одно из любимых стихотворений…о Трейе…", которое мне прислала тетя, было очень простым:

На могилу мою не смотри со слезами;
Я не сплю. Я – не там. Я осталась с вами.
Я живу в тысячах легких ветров;
В бриллиантовом блеске пушистых снегов.
В лучах солнца, что греют траву на лугах;
В теплых каплях, в осенних туманных дождях.
Я - взволнованной радости первая дрожь
Ранним утром, когда ты проснешься. Похож
На меня птиц безмолвный полет.
Я – свет нежной звезды, что на небе поет.
На могилу мою не смотри со слезами,
Я – не там…

Вот письмо от женщины, которая видела Трейю раз в жизни, однако, была потрясена ее присутствием (а я все думал: ничего странного, потому что достаточно было увидеть Трейю один раз…):
"В ночь с понедельника на вторник, еще до того, как я узнала, что Трейя умирает, мне приснился сон. Как и все, кто знал ее, я чувствовала присутствие ее прекрасной души, и хранила ее в моем сердце со дня нашей встречи. Единственным человеком, от которого исходил такой свет, для меня был Калу Ринпоче"
(Когда Калу узнал о смерти Трейи, он прочитал для нее особую молитву. Для Дакини Ветра).
"Может быть, именно поэтому она явилась мне во сне, из ниоткуда в ту ночь. Многие из нас любили ее. Во сне Трейя парила в воздухе… я смотрела на нее, и внезапно послышался гул и начал дуть сильный ветер. Он дул вокруг ее тела, которое начало растягиваться и истончаться, затем стало прозрачным и излучающим мягкое сияние. Ветер продолжать бушевать вокруг ее тела, проходя сквозь него со звуком, напоминавшим музыку. Тело Трейи становилось прозрачнее и прозрачнее и наконец начало растворяться в снегах на склоне гор…потом поднялось вместе с ветром на самую вершину гор, превращаясь в мелкую, хрустально-снежную пыль, которая словно дым поднималась с гор и становилась триллионами звезд и самим небом. Утром я проснулась в слезах, наполненная благоговением и красотой…"

А письма все приходили.
После похорон, мы все смотрели видео-запись выступления Трейи в Виндстар. Меня посетило одно из самых тяжелых воспоминаний, воспоминание, которое останется со мной навсегда: когда мы получили из Виндстар эту запись, я поставил ее Трейе. Она сидела в кресле, слишком изможденная, чтобы двигаться, в кислородной маске, испытывая сильную боль. Я поставил ей эту запись, на которой она говорила с такой силой и уверенностью, всего несколько месяцев назад, запись, на которой она прямо сказала: "Так как я больше не в состоянии игнорировать смерть, я обращаю больше внимания на жизнь". Ее речь заставила взрослых мужчин плакать, люди в восторге аплодировали. Я посмотрел на Трейю. Я посмотрел на экран. Оба этих образа слились в моем сознании. Сильная Трейя, и Трейя, искалеченная этой ужасной болезнью. А потом она спросила у меня, превозмогая боль: "Я все сказала правильно?"

Мне довелось, в этой жизни и в этом теле, увидеть великую пятиконечную космическую звезду, сияющую звезду последнего освобождения, звезду, которую для меня всегда будут звать… "Трейя".

Aloha, и с Богом, моя любимая. Я всегда найду тебя, уже нашел. "Обещаешь?", - снова прошептала мне Трейя. "Я обещаю, любимая".

перевод para_lell

Важная информация

С т у д и я л и ч н о г о р а з в и т и я И з р а и л ь :: Х а й ф а

С т у д и я л и ч н о г о р а з в и т и я
И з р а и л ь :: Х а й ф а